РЕКЛАМАФИЛЬМ

Родился в Ленинграде в 1930 году и встретил войну 11-летним мальчиком. Его отец участвовал в обороне Ленинграда. Город был в кольце вражеских войск. К бомбежкам и обстрелам жители привыкли и в укрытие перестали спускаться.
Потянулись нудные зимние темные дни ожидания прорыва блокады. Начались проблемы с продуктами. Сначала повысились цены, потом ввели карточки. Нужно было ухитряться найти магазин, где можно их отоварить. Норма хлеба по карточкам с каждым месяцем уменьшалась. В городе стало голодно.
Дети, как могли, помогали взрослым. Когда услышали по радио, что под Москвой наши войска разгромили фашистов и погнали их на Запад, то восторгу и радости не было предела. Появилась надежда на спасение.
Обстрелы и бомбежки то тут, то там продолжались. Весной увеличили норму хлеба. Начали оттаивать сугробы и стали видны погибшие, замерзшие на улице горожане. Окоченевшие тела укладывали на грузовики.
Были составлены списки многодетных семей для эвакуации в первую очередь по "дороге жизни". В июне, на маленьком пароходике добрались до другого берега Ладожского озера. Всех приехавших встречали врачи и медсестры. Они помогали ослабевшим. Под открытым небом организовали столовую. Накормили манной кашей и выдали продукты. Пыхтящий паровоз, тащивший товарные вагоны, повез семью дальше - в эвакуацию.
День Победы В.Е. Трепцов встретил в Москве. На Красной площади было всеобщее ликование и праздничный салют. Впереди - мирная жизнь.

Владимир Елисеевич Трепцов, 1930 год рождения, номинация «Детские годы в блокадном Ленинграде», район Марьина Роща

Медсестры спрашивали, где что разбомбили

Солнечное, ясное утро. Но какое-то напряжение. Взрослые серьезные и угрюмые. Мама сказала: «Война!» Отец ушел на фронт на оборону Ленинграда. Взрослые стали рыть укрытие на спортплощадке — бомбоубежище.
Как-то вечером зашла женщина, передала записку от отца. Она рыла окопы рядом с его частью. Рано утром я с ней отправился с Выборгской на передовую. Проехали фарфоровый завод им. Ломоносова и еще несколько остановок. Пешком еще пять километров. Под железнодорожными путями КПП. Нас к моему удивлению и волнению пропустили. Народ шел рыть окопы и делать укрепления. У землянки меня обнял отец. Он волновался, что с рассветом начнется обстрел.
Медсестра из нашего района попросила отнести письмо. Когда стемнело, отец проводил до шоссейки и объяснил: как только немцы станут обстреливать проезжающие машины быстро, плашмя в кювет.

Адрес, который исчез

Дома меня ждали. Гостинцы от отца, сухарики, мы несколько дней крошили в горячую воду. И у нас несколько дней был суп — обед, завтрак и ужин.
Понес письмо по адресу, который мне дала медсестра. И вижу: дома нет — руины. Одинокая стена с дырами и пробоинами от снарядов. Под луной ветер колышет опаленные занавески и раскачивает на проводах абажур.
К бомбежкам, обстрелам привыкли и в укрытия перестали спускаться.
Сто двадцать пять граммов хлеба каждому мама делила на обед, завтрак и ужин. Это давало возможность жить во времени. Она мудро поступала и всячески отвлекала нас от тупого и нудного чувства голода. Просила меня, читать вслух, рассказывала нам русские народные сказки. Трехгодовалый брат бдительно следил за часовой стрелкой и в двенадцать кричал: «Обед!» Утром я шел на заготовку дров. Длинные деревяшки пилили с мамой двуручной пилой. Пилила дрова, конечно, она, а мне хватало сил держать пилу ровно.

Умирали соседи и родственники

Однажды из соседнего дома зашла мама одноклассника Вали Иванова, с которым мы сидели за одной партой, и горестно сказала: «Пойдем, попрощаешься с Валечкой».
Он лежал в удивительно маленьком гробике, белый-белый, то ли от мороза, то ли от холодного света окна.
Горестная весточка пришла от родственников. Погибли двоюродные брат и сестра. Они жили на первом этаже, бомба взорвалась перед окном. Они сидели и делали уроки.
В декабре вдруг заработало радио, как часы отбивал метроном. Пошли сообщения «От советского Информбюро»: «Под Москвой наши войска разгромили фашистов и погнали на Запад». Радость, восторг, появилась надежда.
 

Рисовать приходи после войны
Но Ленинград был еще в кольце. Пятый раз я поехал по заснеженному городу на трамвае. Несколько раз объявляли тревогу. Отбой — и все возвращаются в пустой, холодный вагон. Притупилось чувство страха. Жутко воют сирены. Вдалеке разрывы, огрызаются зенитки. Добрался до КПП. Никто не охраняет. В землянке никого нет. Раздаются команды, войска уходят. Со слезами на глазах спросил у красноармейца: «Где солдаты из этой землянки?» В ответ: «Немцев оттеснили и войска ушли вперед». Понуро побрел назад. Как ехал — не помню, было грустно и печально, что не застал отца. Неожиданно встретил его около дома. Отец возвращался на новое место. Ему дали отпуск на четыре часа. Слава Богу, он жив и направляется на другой рубеж обороны. Это была последняя встреча — прощальная. В феврале отец погиб.
Потянулись нудные, зимние, темные дни ожидания и надежды на прорыв блокады. Вспоминалась довоенная жизнь; солнечные безмятежные дни. Окончил второй класс успешно. В мае записался в художественную студию при Дворце пионеров на Невском, у Аничкова моста. В сентябре решил сходить на занятия. Грустная дежурная сказала: «Мальчик, рисовать приходи после войны». Мы были уверенны, что все это скоро кончится. «И на вражьей земле мы врага разобьем…»
Обстрелы и бомбежки то тут, то там продолжались. Радостная весть — по карточкам увеличили норму выдачи хлеба. Оттаивать стали сугробы и тропинки. Без удивления обнаружил в снегу руку и лицо замерзшего человека. Май, белые ночи, светло. На грузовик укладывали закоченевшие тела жителей города.
 

По Дороге жизни
С завода соседи привели маму. С ней случился обморок, и она, отдохнув один день, принялась готовиться к эвакуации. На заводе составили списки многодетных семей. В июне нас привезли к Ладоге — Дороге жизни.
Плывем на маленьком буксирчике. Тихо шумит мотор. Напряженно ждем бомбежек и налета. К счастью, добрались до другого берега. Нас встречают врачи и медсестры. Помогают ослабевшим. Под открытым небом — столовая. Кормят манной кашей, выдают продукты. В редком березовом лесочке стоит пыхтящий паровозик с товарными вагонами. Суета и возбуждение — идет погрузка. Так мы отправились в эвакуацию.